«Меня не зовут, к сожалению»: Мишин — о новогодних шоу, сложных прыжках, воспитанниках-тренерах и баранине в казане

— На чемпионате России в Омске ваш ученик Евгений Семененко сумел подняться на пьедестал с девятого места в короткой программе. Когда спортсмен допускает столь масштабные ошибки, вы, как тренер, чувствуете свою вину?

— Чувствую, причём в данном случае — конкретно. Объясню: сначала у Жени не ладился четверной сальхов, мы провели планомерную работу над этим прыжком по системе, которой я придерживаюсь, — через тройные, через значительное количество повторений. Благодаря этому сальхов у нас вошёл в хорошую кондицию. А вот с четверным тулупом мы такой работы не провели. Я сожалею об этом, но так сложилось.

Но хочу сказать, что ошибка Семененко в этом прыжке на соревнованиях была вызвана не тем, что он остерегался и не был уверен в прыжке, скорее, наоборот. Он сделал его слишком мощно, слишком высоко, даже перекрутил. Обычная манера выполнения этого прыжка всегда сопровождалась наклоном тела вперёд, поэтому в данном случае из-за мощного разбега тело несколько ушло назад, что не позволило Евгению выехать.

— Тренерам свойственно видеть ошибку ещё до того, как она случится. В какой момент вы поняли, что Семененко не совладает с прыжком?

— Я был уверен, что он сделает тулуп. Вообще не ожидал неудачи.

— Весь мир на протяжении огромного количества лет пользовался вашими наработками при изучении многооборотных прыжков, а Алексей Урманов освоил четверной тулуп ещё в конце 1980-х. Почему такие четверные прыжки, как лутц, флип, риттбергер фигуристы стали массово исполнять только сейчас? Что должно было произойти чтобы произошёл столь мощный прорыв в плане сложности?

— Если говорить о законах физики, они неизменны, никто не придумал в этом отношении ничего нового. То, что сейчас происходит, я бы объяснил более жёстким соблюдением тех же самых принципов. Ещё когда я писал диссертацию в 1973 году, отметил, что в прыжке есть два компонента — поступательный, от отталкивания к приземлению, и вращательный.

Определяющим, когда речь идёт о большом числе оборотов, является вращательный компонент. Человек не способен увеличить высоту на треть или вдвое, но увеличить скорость вращения вполне реально. Если мы посмотрим на то, как фигуристы прыгают сейчас, не скажу, что они стали прыгать выше, чем, допустим, в упомянутых 80-х это делал Йозеф Сабовчик (двукратный чемпион Европы и призёр Игр в Сараево. — RT). Зато все они совершенно очевидно стремятся к тому, чтобы усовершенствовать вращательный компонент.

— А чем объяснить, что фигуристы, которым вроде бы хватает и физических сил, и высоты, хронически недокручивают прыжки?

— Я не часто об этом говорю, разве что в своей среде, в чём вижу современную технику прыжка. Она в том, что ты должен в толчке сгруппироваться, достичь максимальной скорости вращения и удерживать её до самого приземления. Если же спортсмен начнёт раскрываться раньше, значит упадёт скорость. Значит он не докрутит, каким бы высоким в целом ни был прыжок.

— То что в мужском одиночном катании сейчас идёт такой крен в сторону количества четверных, вам нравится?

— Да.

— И совсем не напрягает тот факт, что большинству перестаёт хватать сил на шаги?

— Это нормально. Когда уровень владения четверными стабилизируется, шаги обязательно появятся. Мою точку зрения кто-то может посчитать старомодной, хотя на самом деле она прогрессивна. Фигурное катание без сложных прыжков — это как суп из топора. Не имеет будущего.

— Не так давно я наткнулась на интересную дискуссию в интернете. Мол, если бы дорожка шагов четвёртого уровня сложности стоила не четыре балла, а 15, все быстренько начали бы работать в этом направлении.

— Это правда.

— То есть имеет смысл изменить правила в этом отношении, или же сначала следует увеличить стоимость прыжков?

— Вы поднимаете тему, о которой я, честно говоря, не задумывался. После того, как увеличили значимость вращений, качество резко улучшилось.

Тот же Женя Плющенко делал в своё время пару не очень хороших оборотов в либеле, промежуточную позу, после которой добавлял оборота полтора в бильмане. И все были в восторге. Или вспомнить дорожку глубоко мной уважаемого Виктора Петренко: «Трам-пам-пам — тарам-там-тим-пам-пам...» — это был самый простой набор шагов (речь о «Травиате» в сезон Игр в Лиллехаммере. — RT).

— Но есть же противоположные примеры. Патрик Чан, Мао Асада, которые делали феноменальнейшие дорожки на одной ноге. Но это по большому счёту вообще не отражалось на оценках.

— В своей последней книге я писал про тенденцию унификации. Сейчас, например, все мы пользуемся цифровой фотографией. При этом многие переходят обратно на плёнку, считая, что аналоговая фотография, как и виниловый звук в музыке, имеет свою прелесть, другие ощущения.

Именно это мы потеряли и в фигурном катании тоже. Мы перестали делать обязательные фигуры, от этого стали хуже делать шаги. А тот же Чан, знаю, очень много работал над обязательными фигурами. Я, например, помню времена, когда обаяние личности спортсмена увеличивало его оценки. Сейчас же мы имеем сухую техническую сумму. Всё математизируется, и я не уверен, что это правильно.

Понятно, что современное фигурное катание движется вперёд, как и вся наша жизнь, но оно отметает какие-то вещи, которые мы потом ностальгически вспоминаем.

— Кого бы вы сейчас назвали самым обаятельным одиночником мира?

— Мне нравится Юма Кагияма. Думаю, он выиграет в этом году чемпионат мира. У него настолько виртуозное владение коньком, что даже современная система судейства позволит ему быть на высоте, несмотря на отсутствие полного набора старших четверных прыжков.

— То есть вы не считаете минусом то, что Кагияма маленький?

— Когда он катается, я этого не вижу. Но меня реально потрясает мастерство катания. Я не пытаюсь давать оценки, кто лучше, а кто хуже, просто рассуждаю. На мой взгляд, есть спортсмены, у которых вторая оценка базируется, упрощённо говоря, на взаимоотношении со зрителями при помощи глаз, рук и прочих телодвижений. Посмотришь ниже, там зачастую нет ни выездов, ни глубоких дуг, ни скольжения. Но катается человек необычайно ярко.

А есть другое катание, в основе которого лежит взаимоотношение конька со льдом. У Кагиямы, как и у Патрика Чана, Юдзуру Ханю, я ценил именно это.

— Чем, на ваш взгляд, наиболее хорош Илья Малинин?

— Прежде всего тем, что он прыгает уникально. Очень быстро крутится в воздухе. То же самое могу сказать о Владиславе Дикиджи. Он хорошо научен технике, но в основе, конечно же, лежат врождённые качества. Мямлю ты никогда не заставишь быстро крутиться.

— Сейчас очень многие из тех, кто прошел через ваши руки, сами работают тренерами. Из тех, кто на виду, — Евгений Плющенко, Алексей Урманов, Олег Татауров, Артур Гачинский. Чья работа вам импонирует больше?

— Мне нравится сам факт того, что ученики становятся тренерами. Неплохими, кстати. Очень яркий талант я вижу у Алины Писаренко и Оли Ефимовой, хотя эти фамилии могут быть знакомы далеко не всем.

— А пояснить можете, в чём этот талант заключается?

— Ну вот, смотрите: тот же Олег Татауров вырос в прекрасного специалиста, но он стал известен прежде всего благодаря работе с уникальным спортсменом — Дикиджи. А девочки, которых я назвал, работают с маленькими, неизвестными пока детишками и растят из них замечательных фигуристов. Потому что с самого начала учат их очень правильно. В связи с тем, что моя жена Таня стала сейчас редко ходить на каток, у меня возникла необходимость в помощниках. Тех, кто кладёт кирпичи в здание нашего успеха. И я совершенно точно знаю, какие именно тренеры мне нужны.

— Какие же?

— Те, кто въедается в спортсмена. Могу сказать, что не все такие. Вспоминаю выдающегося ныне тренера Тамару Москвину, когда она только начинала тренерскую карьеру. Она всегда и везде ездила со своими спортсменами, не упускала ни одной мелочи как на катке, так и вне его. Постоянно контролировала: прямей ногу, выше руку. Надо не просто стоять у борта и осуществлять общее руководство, а вгрызаться в профессию — так, как это делает сейчас Этери Тутберидзе, как работает Сергей Давыдов, многие другие специалисты, в том числе и мои ученики.

— А кто-то вообще не считает нужным коньки надевать, выходя на тренировку.

— Я работаю в коньках. Дело здесь вот в чём: если мы рассматриваем тренировку как технологический процесс, тренер приносит больше пользы спортсмену, когда стоит рядом с ним на льду.

— А вам не бывает страшно? Что можно упасть, что кости уже не настолько прочные, как в молодости...

— Вы знаете, в последние 20 лет жизни у меня был один период, когда я не катался на коньках, и очень жалею об этом. Заболела нога, и я подумал, что, наверное, могу себе позволить из-за борта поруководить. Даже будучи на каких-то сборах в Америке и Европе, тренировал в ботинках, что вообще по западным понятиям недопустимо.

— Вам давали это понять?

— Нет, продолжали без звука брать уроки, но сам я довольно быстро пришёл к мысли, что это неправильно. Как только я перестану тренировать на коньках, думаю, что сделаю шаг к своему закату. А если вообще перестану работать тренером, это будет совсем уже финальный рывок, разрыв ленточки на финише.

— У вас же, знаю, много и других интересов в жизни.

— Это мой недостаток.

— Тамара Москвина, напротив, любит подчеркнуть в интервью, что фигурное катание — всего лишь одна из составляющих её жизни.

— Лукавила. Мне она как-то призналась: «Лёша, всё отбрасываю ради работы, вообще всё». А я мало того, что вот уже 30 лет являюсь бессменным заведующим кафедрой коньков и фигурного катания в университете Лесгафта, так в свободное время ещё постоянно что-то строю на своей даче. Жить там толком некому, даже Таня как-то удивилась, зачем нам это всё? А я чётко понял, что, занимаясь строительством и всем прочим, продлеваю себе жизнь. Книжки на даче пишу, коллекционирую настенные часы и понимаю, что это какая-то патология, но это реально мне интересно. Как и готовить еду.

— Что из традиционных для семьи блюд вы готовите на Новый год?

— Тушёную баранину с картошкой в 16-литровом казане на даче. Это громадное, очень красивое блюдо, пока готовишь, эстетическое удовольствие получаешь.

— Тогда делитесь рецептом.

— Топишь курдючное сало, шкварки выкидываешь, обжариваешь морковку, лук. Можно сначала обжарить мясо. Важно довести температуру казана до очень высокой, чтобы баранина обожглась снаружи и не оказалась просто тушёной. После этого кладёшь морковку, лук, чеснок, картофель, болгарский перец, помидоры. Ещё я добавляю айву, кабачки, яблоки, курагу, чернослив, немножко зиры. Все готовят примерно так же, но, когда готовлю я, это бывает очень вкусно и красиво.

— У вас всегда собирается большая компания на Новый год?

— 20—30 человек. Два сына с невестками и внуками, жена, друзья сыновей — в основном из мира тенниса, весь наш тренерский коллектив, который сейчас со мной работает.

— Какой самый запоминающийся подарок вы когда-либо получали от близких?

— Приятель подарил мне автомобиль Jaguar, правда, не на Новый год, а на 70-летие. Автомобиль до сих пор жив, сейчас на нём катается моя невестка. Мне этот подарок приятен прежде всего потому, что это воспоминание о замечательном человеке. Звали его Михаил Кузнецов, он закончил свою жизнь в Америке. Когда я в последний раз был в этой стране, съездил на кладбище, постоял у стены, где в капсуле забетонирован его прах, и сказал: «Спасибо большое тебе, Миша, за то, что ты был в моей жизни».

Он в определённое время поддерживал мою группу финансово, и думаю, что восхождение Лизы Туктамышевой было бы невозможно без его помощи. Именно он купил ей квартиру, в которой она могла жить вместе со своей мамой после переезда в Санкт-Петербург и полноценно тренироваться.

— Если говорить о теннисных и фигурнокатательных родителях, это одинаково сумасшедшие люди?

— У меня очень необычный взгляд на родителей. Я отношусь к ним не как к какой-то помехе, а как к мощной созидательной силе и большому подспорью. Во многих случаях родители жертвуют ради результатов ребёнка всем: временем, материальным состоянием, не только собственными интересами, но и интересами других детей в семье. Знал несколько случаев, когда мамы, посвящая всю свою жизнь фигурному катанию, оставались без мужей. Но мне всегда с родителями учеников везло. Что в прежние времена, когда катались Урманов, Ягудин, Плющенко, Татауров, Гачинский, что сейчас, они были у моих спортсменов просто замечательными.

— Что должен сделать спортсмен, чтобы вы решили прекратить с ним работать?

— Я не вижу в таких ситуациях чего-то экстраординарного. Как-то даже сказал, когда мы обсуждали в федерации фигурного катания чей-то переход: «Разводы в нашем виде спорта были, есть и будут». Но хочу сказать, что очень часто уход спортсмена от тренера рождает два позитива. Спортсмен обретает возможность попробовать что-то новое, что-то доказать прежнему наставнику, тренер же получает почву для анализа: почему так произошло? Что ты сам сделал неправильно? Никто ведь не уходит на взлёте, уходят чаще на спаде. Вот и ломаешь голову: почему взлёт не случился или был совсем скоротечен.

— Что вы сделали неправильно в работе с Матвеем Ветлугиным?

— Мы просто разошлись. Матвей — очень умный, толковый парень, понимал, что не может быть первым в спорте, но хотел быть номером один у меня в группе. А получалось так, что он хронически третий. Так сложилось, никто в этом не виноват. Одну уже взрослую и достаточно сильную спортсменку я не взял в свою группу. Сейчас думаю, что правильно сделал. Она только отвлекла бы меня от работы с Женей, с Глебом, с маленькими детьми, с которыми я сейчас занимаюсь с огромным удовольствием.

— Почти у всех фигуристов после декабрьского чемпионата России начинаются гастрольные туры. Чем занимается в этот период тренер?

— Тем, что не успел сделать за год. Я, кстати, очень позитивно отношусь к новогодним подработкам моих спортсменов.

— Потому что идёт процент от гонораров?

— Мои взаимоотношения со спортсменами не подразумевают, чтобы они мне платили за участие в шоу.

— Но ведь обычно фигуристы платят своим тренерам и за эти выступления тоже?

— У меня такой практики нет. Но считаю, что выступать в шоу фигуристам нужно обязательно. Я в этом плане очень благодарен и Илье Авербуху, и Жене Плющенко, и Тане Навке за то, что они приглашают к себе моих ребят. Эти три персоны стоят в моём понимании в одном ряду с ведущими тренерами. Они в определённом смысле — творцы фигурного катания.

— Если бы кто-нибудь из перечисленных позвал вас к себе в спектакль на роль мудреца, колдуна, сказочного гнома, вы бы согласились?

— Да. Но не зовут, к сожалению...